от услышанного, так и осталась стоять у входа.
– Ты сядь. А то так трудно разговаривать, – попросила она.
Я прошла к своему столу и села на стул. В голове, как мячики, прыгали Валины слова: «Эля была здесь».
– Зачем она приходила? – спросила я.
– Со мной Эля о своем деле говорить не стала. Она была очень разочарована, когда узнала, что ты в командировке и что она опоздала буквально на день. Я знала, что она не будет звонить тебе в Чагуру. Она мне сама сказала, что не хочет говорить с тобой о своем деле по телефону и дождется твоего возвращения. И потому я думала, что вы потом встретились, и ты все знаешь от нее самой.
– Что – все?!
– Ну, мне это не известно. Я же сказала, что со мной она о своем деле не говорила. Она искала тебя.
Я соображала: Элеонора приходила ко мне в начале апреля. До отъезда в Сочи у нее оставалось около двух недель, но она мне после своего визита не позвонила. Я была ей нужна, она могла мне позвонить и не позвонила. Как это понимать?
– Что еще она тебе сказала? – спросила я Валю.
– Практически больше ничего. Мне показалось, что у нее были какие-то проблемы. Я предложила ей выпить вместе кофе у нас в буфете – вдруг я могу ей быть чем-то полезной. Но Эля отказалась.
– Как она выглядела?
– Хорошо она выглядела. Шарф на ней был такой красивый, бирюзовый, прямо под цвет ее глаз.
– А что у нее было в глазах? Страх?
– Страх? Да вроде нет. Пожалуй, разочарование. Или растерянность.
– Почему ты не рассказала мне о встрече с Элей сразу, когда услышала от меня, что она пропала? Сама же признаешь, что сейчас особые обстоятельства.
– Честно говоря, я об этом просто забыла. Да и ее дело к тебе не было важным. Так она сама мне сказала. Я думала, она с тобой потом связалась. Значит, не связалась…
– Тебя не удивила ее просьба не рассказывать мне о ее приходе? Зачем это скрывать, если собираешься встретиться с человеком через несколько дней? – спросила я.
– Эля это объяснила. Она сказала мне, что ты не желаешь, чтобы она сюда к тебе приходила, и ей хочется избежать нового разговора на эту тему.
– Сколько Эля пробыла здесь?
– Минут 5–10.
– Она никому от нас не звонила? – спросила я.
Валя задумалась.
– Не помню. Кажется, нет, – сказала она. И добавила: – Вот еще что: она мне сказала, что у нее теперь не остается свободного времени, потому что она сейчас много работает, а по воскресеньям ходит еще на какие-то занятия. Хотя для тебя это, должно быть, не новость…
От кого я уже слышала об Элиных занятиях по воскресеньям? Ах да, от Ани. Эля стала ходить по воскресеньям на уроки пения, о которых она мне почему-то ничего не рассказывала. Или я об этом забыла? Впрочем, пресловутые уроки пения, которыми увлеклась Элеонора, – мелочь по сравнению с фактом ее появления у нас в конторе.
* * *
Валя ушла домой, а я продолжала сидеть за своим столом, совершенно сбитая с толку ее сообщением. О чем люди предпочитают говорить при личной встрече, а не по телефону? О деньгах – это сразу же звякнуло у меня в голове. Точнее, о проблемах с деньгами. У кого их не бывает? Они могли быть и у Элеоноры. И раз она, спустя шестнадцать лет, пришла с ними ко мне, они должны были быть серьезными. Ничего другого мне в голову не приходило.
12
В субботу я долго валялась в постели. Мне ничего не хотелось, и больше всего мне не хотелось разгадывать загадки моей сестрицы. Нервы устали от напряжения последних дней, голова отказывалась работать. Были налицо все признаки стресса: апатия, взвинченность, неспособность на чем-то по-настоящему сосредоточиться, легкое подташнивание. Только где-то к двенадцати я заставила себя встать с постели и начать день.
Кофе помог подзавести мозг. Но как только в нем начала спадать облачность, обрисовались вчерашние мысли об Эле, взвихрившиеся после рассказа Вали о приходе моей сестры в «Дубраву». Так что же она тогда от меня хотела?
Примечательное совпадение: что-то необычное привело ее ко мне как раз тогда, когда я тоже переживала нечто из ряда вон выходящее.
Моя командировка в городок Чагура была для меня не просто одной из многих. Вернее, такой она была в самом начале, когда я только туда приехала. Есть вопросы, касающиеся перевода документов или технических инструкций, которые удобнее решать с клиентом при личной встрече, чем по телефону или в переписке. Это был как раз такой случай, и я отправилась к нашему клиенту в Чагуру.
Все обещало быть, как всегда, но уже через день после моего приезда эта командировка перестала быть ординарной, и перемена произошла с появлением Кира. В Чагуре я была с Киром. Мы пробыли там вместе неделю. И нам было хорошо. Так хорошо нам уже давно не было.
* * *
Кир приехал, потому что я рассказала ему накануне о своей тоске. В первый день командировок мне всегда бывало тяжко. Особенно вечером, если приходилось жить в провинциальной гостинице-казарме с интерьером в соответствии с советским Госстандартом. Но в тот вечер это была не просто хандра.
В тот вечер, сидя в гостиничном номере, я вдруг почувствовала свой конец. Не конец своей жизни, а хуже – конец меня такой, какой я прежде была: деятельной, смелой, интересной другим. Моя жизнь увиделась мне бесцветной, а я сама – пустой. Мне теперь было нечего о себе рассказывать, когда кто-то просил. Я стала как все: работа для заработка и только, с работы – домой. А дома я стала все чаще включать телевизор.
У меня даже сдавило дыхание от овладевшего мною чувства безысходности, и я в каком-то слепом порыве позвонила Киру. Позвонила и вывернула ему себя наизнанку, чего еще никогда не делала.
Узнав, что я занимаю в гостинице двухместный номер в качестве отдельного, Кир сказал мне, что завтра же приедет ко мне. Меня это сначала испугало. Мы никогда не жили вместе в казарме, где слышишь через стены соседей, – а именно таким сооружением была моя гостиница в Чагуре. Мы никогда не ели вместе такую дрянь, которую предлагал единственный приличный чагурский ресторан. Но обо всем этом Кир не хотел и думать, когда я перечисляла ему ужасы Чагуры. Я предвкушала наши раздражения по мелочам и растущее не по дням, а по часам недовольство друг другом. «Быть вместе в Чагуре – это вместе мучиться», – думала я. И потому его отговаривала. Слава богу, что не отговорила.
Не было никаких мучений друг с другом. Пропали и мои мучения с чагурскими «ужасами». Ужасов в Чагуре не стало. Я увидела Чагуру глазами Кира: город-музей. Исторический музей
